Благотворительный фонд
«101 км. Подвижники Малоярославца»
Священник Михаил Шик
Елена Евгеньевна Старостенкова,
Директор Благотворительного фонда «101 км. Подвижники Малоярославца»,
журналист, внучка о. Михаила Шика
Я не богослов и даже не историк, я журналист по профессии. И внучка человека, с которым мне не удалось общаться при жизни, – Михаила Владимировича Шика, отца Михаила. По наследству мне перешло дело восстановления биографии этого человека и его жены, моей бабушки Натальи Дмитриевны Шаховской-Шик. Эту работу начали их дети, сохранившие о своих родителям пронзительные воспоминания, рисующие портреты людей необыкновенно высокой духовности. Необычность их биографий нашла свое отражение в названии книги, в которой опубликована многолетняя переписка деда и бабушки, – «Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века».
Полагаю, что внимательный читатель книги этой найдет ответ на вопрос, почему отец Михаил встал на тот путь, который привел его, в конечном счете, к расстрельному рву в Бутово в сентябре 1937 г., почему он продолжал то, что считал своим главным делом на земле, несмотря на риск, которому он подвергал при этом свою жену, нежно любимых детей и все свое окружение.
Все дополнительные материалы лишь подтверждают такой вывод: к концу 1920-х гг. Михаил Владимирович Шик, принявший сан, стал тем человеком, который не считал для себя возможным оставить и предать церковь, чем бы это не грозило ему лично. Для него это было равносильно предательству самого себя и дела всей своей жизни.
К началу 1930-х гг., когда гонения на церковь приобрели характер откровенного геноцида, отец Михаил уже прошел арест, тюремное заключение, ссылку. Пережитые гонения, по его оценке, дали ему бесценный духовный опыт, который он не смог бы приобрести иным путем. В одном из писем жене он пишет: «Какая прекрасная духовная школа — тюрьма и этапное путешествие». Одним из тех, кто вдохновил дьякона Михаила на принятие сана священника, стал епископ Герман (Ряшенцев), с которым он делил заключение в Бутырской тюрьме в 1925-1926 гг. и часть пути на этапе в ссылку в Среднюю Азию. Своим пастырем называла владыку Германа Наталья Дмитриевна Шаховская-Шик, встретившаяся с ним также в Бутырской тюрьме, но на несколько лет раньше – в 1921 году. С благословением владыки Наталья Дмитриевна связывала чудо рождения в семье пятерых детей после нескольких лет бесплодного брака. В жизни этой семьи тюрьма неизменно оказывалась местом духовного просветления, приобретения такого опыта, который в обычной жизни получить было нельзя. Так совершался путь, на котором выковывались характеры супругов и понимание ими своего призвания. На этом пути сын состоятельного еврейского купца Михаил Владимирович Шик превратился в православного священника, то есть человека, который уже не был только мужем или отцом, как вспоминал о нем его старший сын Сергей Михайлович Шик.
Михаил Владимирович – студент в студенческом кружке, объединившем его друзей супругов Георгия и Нину Вернадских, сестер Анну и Наталью Шаховских и Михаила Карповича.
Михаил Владимирович в армии, в которую отправился добровольцем, считая, что он непременно должен принять участие в этой, как он тогда полагал, последней войне на земле.
Дьякон Михаил Шик в ссылке. Это 1926 г. Фотография, присланная детям, чтобы они не забыли отсутствующего отца.
1922 г. Михаил Владимирович готовится к профессорскому званию в Московском университете на историко-философском факультете.
Епископ Герман (Ряшенцев), фотография сохранилась в семейном архиве.
Общая фотография в Турткуле. Сосланное священство, которое пребывало в Каракалпакии, за 500 верст от железной дороги. Дьякон Михаил — второй справа.
На жизненном пути Михаила Владимировича не раз возникали развилки, когда у него появлялась возможность встать на иной, нецерковный путь. На каждой такой развилке он всерьез рассматривал различные варианты действий. Так, уже после крещения и женитьбы в 1918 г., он думал о принятии монашества, в начале 1920-х гг. – о научной карьере. Окончательное решение пришло не сразу. В 1925 г. Михаил Владимирович был рукоположен во дьяконы митр. Петром (Полянским). О том, в какое трудное для церкви время он решился на этот шаг, красноречиво говорят последующие события его жизни. Буквально через несколько месяцев после принятия сана – в декабре того же 1925 г. – дьякон Михаил арестован по «делу митрополита Петра» (Полянского), точнее, по одному из дел в этом общем производстве – по делу Самаринской Сергиевской группировки церковников.
Тюрьма, ссылка, многолетняя разлука с семьей. Принятие в ссылке сана. В 1926 г. дьякон Михаил рукоположен во иерея епископом Никодимом (Кротковым) по рекомендации и благословению владыки Германа (Ряшенцева). С пути, на который его благословили будущие прославленные российские священномученики, отец Михаил более не свернет. Этот путь приведет его к тому рву в Бутово, где он будет расстрелян 27 сентября 1937 г. вместе с владыкой Арсением (Жадановским), отцом Сергием Сидоровым и десятками других священников и мирян. В этот день было расстреляно 272 человека.
Отдавал отец Михаил себе отчет в том, что его ждет и чем он рискует? Да, понимал. Тому есть немало свидетельств. Вот, к примеру, выдержка из письма Михаила Владимировича из действующей армии будущей жене, датированного 26 октября 1917 г. (с. 287, I том). «При таком культурном капитале мы все равно оказались бы бессильны наполнить содержанием и самые совершенные формы государственного устройства, и не о них, а о самовоспитании интеллигенции и воспитании народа следует нам думать в первую очередь …Надо примириться с неизбежным – с тем, что грядущая форма государственной жизни России отразит убогий уровень нашей материальной и духовной культуры… и в рамках этих новых форм… продолжать… работу над созданием народной, национальной культуры».
Отец Михаил верил в благой Божий промысел, как бы трудна не была реальная жизнь. Вот характерная выдержка из письма владыки Германа (Ряшенцева), чье понимание общей ситуации в стране, двигающейся от преступлений и страданий к свершению Божьей воли, оказалось близким отцу Михаилу. «Мне кажется, – писал владыка Герман 18 октября 1933 г. из арзамасской ссылки, – происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок, разрушение форм, подавляющих своей своеобразной, но часто во многом земной красотой, действительность закованного в них смысла и содержания, образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через Голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека, как необходимо все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к единству через коллективизм… Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас все с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно, но так же несомненно, что все усилия и творчество направлены на создание таких форм жизни, какая в своей принципиально идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему».
Сегодняшняя тема – церковное служение в 1930-е гг. Для нашей семьи это очень простая и конкретная история потаенного служения в доме в Малоярославце, где семья поселилась после выхода о. Михаила за штат в 1931 г.
В первые годы о. Михаил служил в доме, затем в специально построенной пристройке, где и располагалась потаенная церковь. Сначала скажу несколько слов о доме.
Домик в Малоярославце – это три окна по фасаду, 41 квадратный метр жилой площади. Здесь с 1931 г. проживала семья Шиков-Шаховских с пятью детьми и родственниками супругов. В разное время тут размещалось от 7 до 12 человек. И в этом домике всегда находилось место для совершения церковных служб.
Наталья Дмитриевна с детьми в пристройке. Ок. 1939-40 гг.
Слева направо — Маша, Сергей, Николка, Наталья Дмитриевна, Лиза, Дима. Это единственная фотография, сделанная в пристройке, где вот такие занавески, как на заднем плане фотографии, заменяли двери (дверей в этой пристройке по бедности и скудости не было). Это фотография главной «группы поддержки» отца Михаила.
Храм, по дороге к которому стоит дом на Успенской улице, в те годы был закрыт. В городе действующих храмов не было.
Вот как вспоминала об этих потаенных богослужениях дочь о. Михаила Елизавета Михайловна Шик, сама ребенком на этих богослужениях присутствовавшая:
«В Малоярославце было четыре комнаты, из них одна — маленькая «боковушечка», где был его (отца Михаила — прим. Е.С.) кабинет, и где он служил. Фактически во время литургии это был алтарь, там поместиться было невозможно, мы помещались в другой комнате за открытой дверью. Преграды, конечно, не было, иконостаса не было, и в остальное время это была обычная жилая комната…. В 1935 году к дому пристроили еще одно помещение, мы его так и называли: пристройка. Это была одна большая комната и еще «боковушечка» за перегородкой, в которой жили две близкие к нашей семье инокини — Мария Николаевна и Екатерина Павловна Ануровы, мать с дочерью. А в большой комнате стоял киот, он остался от прежних хозяев дома, которые не могли его с собой увезти. Там были иконы Спасителя, святителя Николая и Казанская икона Божией Матери. У этого киота был выступающий шкафчик, к нему приставлялся стул и клалась большая икона, видимо, храмовая, — Распятие, старого письма, и эта икона служила престолом. Она сейчас у моего брата Дмитрия Михайловича, он ее привозил когда-то в храм в Бутово, и там она выставлялась. Потом икона заворачивалась, куда-то ставилась, и комната опять становилась обычной жилой. В этой же пристройке хранились и все богослужебные предметы, для них там был специальный шкафчик. Из Москвы приезжали духовные дети.
Приезжала Татьяна Васильевна Розанова, дочка писателя Василия Васильевича Розанова, которая знала отца по Сергиеву Посаду и была его духовной дочерью, приезжала Екатерина Вячеславовна Менжинская, дочка Менжинского, председателя ОГПУ. Она была верующей, и мать ее, Юлия Ивановна, была верующей, но они должны были это скрывать. Екатерина Вячеславовна у нас одно время даже жила, у нее было плохо с легкими, и она должна была из Москвы уехать. Уже когда отца не было, она жила в той комнатке, которая раньше была алтарем. По словам моей сестры, Мария Вениаминовна Юдина приезжала, я ее в Малоярославце не помню, но известно, что у нее была переписка с отцом Михаилом, и письма эти есть. (Мы пока что эти письма не нашли — Е.С.) Была также Софья Ивановна Истомина. Эти связи шли еще с Сергиева Посада. Это те, кого я помню. Но бывало и так, что люди приезжали поздно вечером, рано утром уезжали, и мы их почти не видели. Круг духовных детей о. Михаила мне не очень сейчас известен. Не знаю, был ли духовным чадом отца Сергей Иосифович Фудель, но он хорошо знал отца Михаила. У него есть записи, где он вспоминает о моем отце. Видимо, он тоже принадлежал к этому кругу.
Как служили. Кто-нибудь обязательно пел, Мария Николаевна Анурова хорошо знала службу и почти всегда пела. Кто-то, наверное, приезжал из тех, кто пел. Но вот службы отца я помню смутно. Помню, что на большие праздники служили ночью, не только на Рождество и Пасху, по-моему, даже на Крещение была ночная служба. В Малоярославце была семья наших близких друзей, у которых отец, тоже священник, отец Николай Бруни, он был в это время в лагере. Они приходили, их девочки пели, они уже тоже знали церковные песнопения, их мама тоже пела, у них были очень хорошие голоса. Это, пожалуй, было уже позже, без отца».
На фотографии та самая икона Распятия, которая служила Престолом в домовой церкви о. Михаила. Эта икона хранится в семье моего дяди Дмитрия Михайловича Шаховского, и она, безусловно, храмовая, видимо спасенная из какого-то разоренного храма, мы ее истории не знаем. Каждый год в день памяти отца Михаила 27 сентября мы стараемся служить в малоярославецком доме панихиду, привозим икону.
Отец Михаил был арестован в феврале 1937 г. и более в свой дом не вернулся. Однако службы в потаенной церкви, судя по свидетельствам Натальи Дмитриевны, не прекращались. Служить приезжали священники из Москвы. Одним из них был отец Александр Гомановский. Имена же многих других священников нам пока доподлинно неизвестны. Одно не подлежит сомнению, что вплоть до самой войны – то есть еще четыре года – службы в потаенной церкви продолжались. Об этом свидетельствует Наталья Дмитриевна в своем прощальном предсмертном письме, написанном летом 1942 г. мужу, о судьбе которого она так и не узнала. В этом письме есть такие слова: «В твоем уголке благодать не переставала. Я считала, что это важно для тебя…».
Как и почему оказалось возможным потаенное служение вопреки всем гонениям власти? Конечно, благодаря самоотверженности священников, принявших на себя такой подвиг, их имена достойны того, чтобы люди их помнили.
И наш Фонд считает важным имена этих священников найти и отдать должное этим людям, благодаря служению которых нашу страну миновало одичание, к которому в те годы советское общество стремительно двигалось.
Такое служение требовало также полной и безусловной поддержки семьи. Невозможно себе представить существование потаенной церкви, если матушка, к примеру, была бы против такого рискованного дела или если дети рассказывали бы в школе о том, что происходило у них дома.
Наконец, существование потаенной церкви было бы невозможно, если бы не существовал поддерживающий ближний круг – родственников, друзей, единоверцев, людей, готовых прийти или приехать на службу в потаенную церковь из Москвы или еще откуда-то издалека.
Наверное, жизнь семьи Шиков-Шаховских сложилась бы еще более драматично, если бы не существовало в те годы системы поддержки ссыльных и семей, оставшихся без кормильцев. Эта поддержка оказывалась как людьми церковными (первыми помощь семье Шиков, как свидетельствуют документы из семейных архивов, оказали члены мечевской общины, связи с которой у о. Михаила сложились в 1920-е гг.), так и людьми, весьма далекими от церкви. Дружеские связи между отдельными людьми и семьями не могли быть полностью разрушены властью, враждебно относившейся к любым неконтролируемым формам связи между людьми. Не смогла советская власть добиться, вопреки громким декларациям, и полного уничтожения церкви. Этой жизнеспособности церкви в условиях гонений в немалой степени содействовало потаенное служение, традиции которого сложились в 1930-е гг. и просуществовали в стране в течение нескольких десятилетий.